Полномасштабная война России в Украине, конфликт на Ближнем Востоке, угроза со стороны Северной Кореи и неспокойствие в Индо-Тихоокеанском регионе заставляют многих аналитиков, политологов и экспертов в сфере международной политики говорить о напряженности в мире в целом.
Любые исследования процессов, имеющих отношение к перечисленным конфликтным регионам являются особенно ценными в данный исторический момент, которые многие называют даже «переломным».
PONARS Eurasia — «Программа новых подходов к исследованиям и безопасности в Евразии» (The Program on New Approaches to Research and Security in Eurasia — PONARS Eurasia) — созданная под эгидой Института европейских, российских и евразийских исследований Университета Джорджа Вашингтона (IERES- GWU) международная сеть экспертов, преимущественно из Северной Америки, а также из постсоветской Евразии, продвигает новые аспекты исследований в области безопасности, политики, экономики и общества в России и в Евразии в целом.
В рамках этой программы в пятницу, 29 марта, в Вашингтоне состоялась очередная ежегодная весенняя конференция, которая объединила более 30 ведущих ученых, а также почти 200 политиков и политологов из столицы США, представителей неправительственных организаций и академического сообщества Америки и Евразии.
Конференция проводилась по принципу — докладчик презентует исследование, а оппоненты из числа приглашенных экспертов задают вопросы, на которые они «хотели бы получить ответы, после завершающей работы над отчетом».
Какие ресурсы в условиях усиления авторитаризма может использовать гражданское общество России?
Андрей Семенов из университета Назарбаева (Andrei Semenov, Nazarbayev University) представил доклад под названием
«Городской активизм “уходит в цифру” в авторитарной обстановке» (Urban Activism goes digital in authoritarian Setting)
В основе данного исследования — наблюдение, что “активисты по всему миру все больше полагаются на цифровые платформы”.
«Роль цифровых платформ в конкретном контексте локальных конфликтов оказалась весьма значительна», — заявил автор доклада.
«В городских конфликтах, когда граждане, местные жители участвуют в борьбе против нежелательных проектов в области землепользования, таких, как уничтожение парков, против так называемой “точечной застройки” или какой-то другого проекта, запущенного правительством — огромную роль играют именно цифровые платформы. Это позволяет сделать вывод о том, что даже в условиях нарастающей автократии граждане России могут противостоять действиям правительства. Цифровые платформы могут компенсировать организационный дефицит, который обычно присущ любому раздору, особенно — автократиям, в частности, когда — нет политических партий и НПО, или эти партии и НПО находятся под давлением со стороны государства», — подчеркнул Семенов.
На примере Нижней Ельцовки (Новосибирск) автор доклада рассказал, как протесты против строительства кольцевой транзитной дороги, которое серьезно ухудшило бы качество жизни в их районах из-за увеличения трафика и загрязнения окружающей среды, «привели к мобилизации населения, при которой общее число активистов достигло 100 тыс».
В докладе Семенова и его соавторов собраны данные о 26 подобных конфликтах по всей России, и определены организационные аспекты, которые были сформированы на базе цифровых платформ — «коммуникация, координация, вербовка сторонников и вопросы безопасности».
Для более детального изучения авторы выбрали 14 случаев, в которых «роль цифровых платформ была наиболее выражена».
В ходе исследования стало понятным, что способность немедленной реакции общества на действия противоположной стороны также поддерживается цифровыми платформами.
Иными словами, если «компания-застройщик начинала вырубать деревья или строить забор вокруг строительной площадки, активисты могли быстро мобилизовать людей на сопротивление».
Однако, во многих районах оказалось важным перенести обсуждение многих вопросов из онлайн в реальную жизнь, что потребовало отдельной модерации и управления.
«Распространение через цифровые платформы документов, фотографий и видеоматериалов способствовало информированности населения» — подчеркнул автор доклада.
Платформы использовались также для привлечения сторонников и расширения рекрутинговой базы.
«Стало видно также, что большинство активистов хорошо понимают, что из соображений безопасности им необходимо найти баланс между транспарентностью и ростом аудитории. В каждом случае все участники нашего исследования упоминали, что правительственные агенты проникают в их сети, проникают в контактные группы», — отметил Семенов.
Предварительный вывод исследования Андрея Семенова и его соавторов заключался в том, что «несмотря на ценность цифровых платформ, гражданам все равно приходилось вырабатывать тактику, как вести себя в реальной жизни». Кроме того, по мнению аналитиков, «местные жители должны научиться использовать цифровые инструменты самостоятельно, без модераторов».
Каковы в реальности военные возможности России?
Кирилл Шамиев из Европейского совета по международным отношениям (Kirill Shamiev, European Council on Foreign Relations) представил исследование «Политические корни того, как Россия ведет войну» (Political Causes of Russia’s Battlefield Performance), в котором напомнил о распространенном тезисе, который заключается в переоценке технических и боевых возможностей вооруженных сил РФ.
Вместе с тем, по его мнению, это первое заблуждение (о кажущейся «непобедимости» россиян), трансформировалось в «недооценку способности России адаптироваться к созданию резервов и извлекать уроки из поражений».
«Если вы посмотрите на недавнюю историю военного развития России, то станет ясно, что была только одна относительно успешная реформа при Путине, под руководством министра обороны Сердюкова. Реформаторы не добились грандиозного успеха, потому что сам холдинг оборонной отрасли очень большой: с управленческой точки зрения, сложно организовать и успешно контролировать миллионы рублей и людей. Это еще и тысячи инфраструктурных объектов. Это конфликты по поводу приоритетов оборонного развития — как между гражданскими лицами, так и среди военных, которые, например, не соглашались с необходимостью сократить численность личного состава и пр.» — рассказал Кирилл Шамиев.
Эксперт подчеркнул, что важно понять, что именно отсутствие политической прозрачности затруднило многие процессы реформ ВС РФ.
«Во-первых, низкое качество мониторинга в недемократических условиях сузило объективность оценки задач со стороны руководителей оборонной отрасли. Во-вторых, само “качество Министерства обороны России” — неэффективного бюрократического аппарата, который стал препятствием для военных реформ. И, наконец, то, как Россия отреагировала на неожиданные внутренние и внешние ограничения, прежде всего финансовые», — пояснил исследователь.
В результате, по данным эксперта, ВС РФ так и не смогли эффективно действовать в начале полномасштабной агрессии, однако они все еще имеют возможность перегруппироваться.
Уильям Хилл из Института Кеннана (William Hill, Kennan Institute), выслушав оба доклада, по традиции конференций PONARS выступил в качестве оппонента, подчеркнув необходимость более углубленных данных о том, как гражданское общество России выживает, используя цифровые платформы.
«Идет ли речь об одной, или есть несколько платформ, которые лучше других? Есть ли какие-то конкретные проблемы на местном уровне, которые чаще поднимаются, и какая организация более эффективна, в решении этих проблем? Какова реакция властей на все эти местные протесты и на цифровые платформы? Одинакво ли реакция во всех городах, по всей России? Или есть различия в том, как власти реагируют на этот вопрос? Многие утверждают, что в России все полностью подавлено и все молчит, потому что режим все более авторитарен, но ведь это не так. Люди борются», — заявил эксперт и призвал к более глубокому изучению настроений в глубинке РФ.
«Что касается эффективности ВС, которая измеряется потенциалом вооруженных сил, то есть учитываются как материальные, так и нематериальные элементы, такие как боевой дух и инициативность на поле боя, то, безусловно, их отсутствие повлияло на неудачи армии в первый год вторжения», — отметил аналитик, перечислив остающиеся вопросы: «Каковы все-таки были реальные цели вторжения в Украину? Была ли цель захватить всю Украину? Или ее часть? Была ли цель просто проложить сухопутный мост в Крым и захватить весь Донбасс?».
По словам Кирилла Шамиева, он «принадлежит к лагерю людей, которые считали, что первоначальной целью Москвы было обезглавить украинское правительство и с помощью быстрой, операции взять Украину под контроль». Это привело к провалу, потому что «с военной точки зрения наступление было непрофессионально организованным и обеспеченным».
Как война в Украине повлияла на становление украинского государства?
Бидзина Лебанидзе из Грузинского института политики (Bidzina Lebanidze, Georgian Institute of Politics), презентуя доклад «Остается ли война условием становления государства? Государственное и национальное строительство на Украине и российская агрессия» (Does War Still Make States? State and Nation Building in Ukraine and Russian Aggression), напомнил, что «войны и другие тяжелые внешние угрозы мотивируют страны к большей консолидации общества, а также к более тесным связям общества с государством».
По словам эксперта, в ходе исследования была отмечена «перекалибровка» украинской гражданской национальной идентичности, и «возникновение национально-исторической устойчивости и “чувства отпора”».
«Угроза самому существованию Украины значительно повлияла на государственный потенциал страны. Кроме того, произошло усиление национальной консолидации, что проявилось в социальной сплоченности и общественной консолидации», — констатировал аналитик.
Он рассказал, что в исследовании сравнивались процессы двух периодов — «первый период начинается с 2014 года, после аннексии Крыма и до начала военных действий на востоке Украины до 2022 года». Второй период начинается «с полномасштабного вторжения России в Украину после 2022 года».
В 2014 году, по словам эксперта, «наблюдались некоторые движения с точки зрения государственного строительства и консолидации. Однако это происходило со многими пробелами».
Во втором периоде «сформировалась общая идея противостояния империи, которая хочет вернуть себе величие». Иными словами, «каждый украинец стал понимать, что наступил момент решающей борьбы за полную независимость от Москвы».
Это, по мнению эксперта, повлияло на эффективность многих реформ, включая налоговую и анти-коррупционную.
Какую роль власти на местах могут сыграть в вопросе укрепления национальной безопасности Украины?
Олександра Койдель из Киевской школы экономики (Oleksandra Keudel, Kyiv School of Economics) представила доклад «Национальная безопасность и роль местных властей» (National security in local hands?), который стал результатом исследований практик устойчивости местных органов власти в Украине.
Эксперты опросили сотрудников 241 органа власти в 2020 году, в августе 2022 года, и, наконец, завершили исследование опросом 2024 года. Вот к какому выводу, по словам Олександры Койдель, пришли члены ее команды:
«Когда я говорю о кризисе, я имею ввиду, что в августе 2022 года произошел кризис, связанный с внутренним перемещением людей, перебоями в энергоснабжении, разрушениями и лишениями, — пояснила она, и добавила, — в результате к 2024 году все это уже не воспринималось как “кризис”, а превратилось в постоянное решение повседневных проблем, связанных с войной Россий против Украины».
«В 2022 году, когда мы спросили местные власти, какие инициативы по информированию граждан или предприятий они представили после 24 февраля, то распространенным ответом было — привлечение граждан к помощи», — рассказала аналитик.
По признанию исследователя «местные власти очень старались, чтобы им можно было доверять. Чистая консультация была не важна, потому что консультироваться было просто некогда».
Прагматическая цель осталась таковой: «привлечение внешних ресурсов и укрепление сплоченности сообщества».
«Эти цели, — заявила Кюдель, — остаются самыми важными»
При этом «значительно снизилась координирующая роль властей», так как, по словам эксперта, «многое решается довольно демократическим путем».
«Мы видим также, что участие бизнеса существенно выросло с 2021 года, особенно, в той сфере, где речь шла о сотрудничестве с обществом. Это выразилось и в совместном с бизнесом предоставлении государственных услуг, например, в строительстве убежищ, обучением солдат тому, как использовать дроны и пр. Более активно в 2024 году стали действовать внутренне перемещенные лица, принимая все большее участие в жизни тех мест, где они оказались», — подчеркнула исследователь.
Джин Фишел из Университет Джорджа Мейсона (Gene Fishel, George Mason University) перечислил свои вопросы к автору доклада о роли местных властей в Украине:
«Как центральная власть соотносится с местной в условиях военного положения? Как поддерживается демократический баланс мнений в этих условиях? И что для развития демократии было сделано в период между аннексией Крыма и началом полномасштабного вторжения России?».
Получается ли у Украины в условиях войны развивать демократию?
Михаил Алексеев из Университета Сан-Диего (Mikhail Alexseev, San Diego State University) перечислил свои выводы из проведенных исследований в Украине. Они в основном касались популяризации и укрепления демократических традиций в обществе, несмотря на войну.
«Важно то, что оценка демократичности выросла с почти 60% до 80% среди населения и выросла среди всего населения во всех регионах, независимо от языковых, социально-экономических и других различий, — подчеркнул он, — Это обнадеживающее развитие, своего рода фундамент устойчивости и сопротивления украинского идентитета жестокой российской агрессии. При этом, в связи с отсутствием в последнее время поддержки Запада, у украинцев появился страх утраты военной поддержки. От 40% до 53% возросло число тех, кто осознал, что война будет идти дольше, чем представлялось ранее. Однако 93% по-прежнему убеждены, что Украина победит. Кроме того, примерно такое же количество респондентов, около 80%, по-прежнему видят победу как возвращение всей территории Украины в ее международно признанных границах. И есть три основные причины, по которым они настаивают на всей территории. Они говорят: “это — международное право”, во-вторых — “поражение Украины станет для России стимулом к еще большей агрессии”. И в третьих — “Украина должна быть демократической страной”. В нашем опросе 79% респондентов говорят, что демократия — предпочтительная форма правления».
Хилари Аппел из Колледжа Клэрмонт Маккены (Hilary Appel, Claremont McKenna College), выступавшая в роли оппонента, поинтересовалась: «Какую психологическую роль в восприятии западной демократии сыграли задержки в оказании международной поддержки Украине?»
Каковы перспективы Украины в ее западном выборе?
Мэдлин Дорнфелд из Колледжа Клермонт Маккенна (Madeline Dornfeld, Claremont McKenna College) выступила с докладом «Перспективы членства Украины в ЕС: Преодолевая бюджетные и институциональные барьеры» (Ukraine’s EU membership Prospects: Overcoming budgetary and institutional hurdles), рассказала, что происходит с точки зрения «конкретных шагов по вступлению Украины в Евросоюз».
По ее словам, за последние два года и особенно за последние три месяца «произошли очень обнадеживающие сдвиги на пути Украины в ЕС», при том, что перед вторжением в 2022 году в Европейском Союзе ощущалась своего рода усталость после очередного раунда расширения Евросоюза.
Аналитик констатировала, что в тот период отсутствие безопасности границ, нарратив о коррупции и других проблемах Украины ослабили энтузиазм по поводу перспектив ее членства в ЕС.
Однако в 2023 году лидеры ЕС «утвердили рамки переговоров по вступлению Украины в ЕС». Европейский совет «опубликовал заявление, призывающее к быстрому согласованию рамок переговоров».
«Итак, выведя за скобки главную проблему, а именно войну в Украине и отсутствие безопасных границ и то, что Украина борется за свой суверенитет и территориальную целостность — дорога Украины в Европейский союз оказалось полностью открыта как раз во время войны», — подчеркнула аналитик.
Тем не менее, «несмотря на риторику, есть и много сложностей», которые, по мнению исследователя, «еще предстоит преодолеть».
Прежде всего, речь идет о сельскохозяйственной политике, бюджет которой «составляет 33% бюджета ЕС», из которых «две трети — это прямые трансферты фермерам», поэтому, по мнению исследователя, «украинским фермерам придется быть готовыми принять гораздо меньшую долю такого рода средств, а сами трансферты придется радикально сократить».
«При этом, прямо сейчас, во время войны, мы видим, что 61% граждан ЕС поддерживают предоставление Украине статус кандидата в ЕС. Однако достаточно одной страны, чтобы заблокировать решение. И опасность представляют Словакия и Венгрия», — сказала в заключении эксперт.
Станет ли Россия «ориентиром» для стран Глобального Юга?
Питер Ратленд из Университета Уэслин (Peter Rutland, Wesleyan University презентовал доклад под названием «Украина, сектора Газа и переориентация России на Глобальный Юг» (Ukraine, Gaza and Russia’s pivot to the South), в котором предложил посмотреть на текущую войну в трех аспектах.
«Первое — на поле боя идет война и удары по городам. Второе — в России и Украине также идет политическая борьба относительно продолжения боевых действий. И третье измерение войны – это борьба за влияние на другие страны мира, — сказал эксперт, — последнее важно не только с точки зрения голосов в ООН, но и с точки зрения торговых потоков и потоков оружия. Я думаю, что третья область является наиболее динамичной. И от того, кто победит в борьбе за поддержку в других частях света, будет зависеть дальнейший ход войны».
Эксперт отмечает, что попытка России представить себя некоей «отдельной цивилизацией» противоречит самой идее о том, что «все страны Глобального Юга равны», поскольку, таким образом «Россия, во-первых, претендует на ведущую роль в качестве государственной цивилизации», а «во-вторых, страны глобального Юга, включая Китай и Индию, просто не заинтересованы в войне и конфронтации с Западом».
В результате анализа истории деятельности СССР в так называемых «странах движения неприсоединения», список которых, в некотором смысле почти совпадает с тем, что сегодня стало принято называть «Глобальным Югом», эксперт сделал вывод, что «глобальная переориентация России на Юг не будет устойчивой».
«Хороший пример ответного удара, это — удары по кораблям в Красном море. Одно из самых серьезных попаданий произошло по нефтяному танкеру с индийским экипажем, который перевозил российскую нефть из Греции в Сингапур. Так что это лишь иллюстрирует противоречия в подходе России, но пока им удается сеять много конфликтов, много хаоса, много путаницы», — заявил аналитик.
Почему российская пропаганда нацелилась на Латинскую Америку?
Иван Клыщ из Международного центра обороны и безопасности (Ivan U. Klyszcz, The International Center for Defence and Security) сделал доклад на тему усиления политического внимания России к Латинской Америки.
«Следует ли вообще сейчас уделять внимание обязательствам России в Латинской Америке? Ведь почти все государства региона осудили агрессию Россию против Украины. Даже инвестиции Москвы в регионе никогда не были значительными. Латинская Америка — это третий регион с наименьшим одобрением России после Европы и Северной Америки. А что Россия вообще может предложить? Российская экономика настолько мала, что она сопоставима одному штату Флорида. И все же у России есть некоторые преимущества. Решающее преимущество заключается в том, что Латинская Америка оказалась отрезанной от правдивого нарратива о войне, что может способствовать разработке эффективной внешней политики России в регионе. Ссылки на призывы к международному праву и принципу невмешательства теперь эксплуатируются Москвой именно в Латинской Америке», — так исследователь объяснил неожиданное внимание кремлевской пропаганды к региону.
Эксперт напомнил, что в своей недавней истории Латинская Америка представляла собой базу для деятельности КГБ, направленной в первую очередь против США и в поддержку местных коммунистических группировок.
«Сегодня российская разведка по-прежнему стремится оказывать транзакционную помощь партнерам и расширять сферу своей деятельности. Их мишенью, как и прежде, являются страны Запада», — заверил исследователь.
«В целом Запад должен обратить внимание на это развитие событий и рассматривать его как часть враждебных намерений России по отношению к мировому порядку», — считает исследователь.
«Кроме того, Америка должна создать связи между Латинской Америкой и Украиной, способствовать подлинному диалогу, который работает вне российских нарративов. Да, такой диалог не решит все проблемы, но это необходимый шаг к созданию новой латиноамериканской среды», — предложил эксперт.
Как в странах Центральной Азии меняется отношение к США?
Эрик МакГлинчи из Университета Джорджа Мейсона (Eric McGlinchey, George Mason University) рассказал об опросах, которые проводила его группа в Центральной Азии.
«Ожидания того, что активная дезинформационная война Кремля против Центральной Азии, учитывая то, что значительная часть Казахстана — это русскоязычное население — настроит народы региона против США, не оправдались», — заявил социолог.
«Только около трети жителей Казахстана обвиняют в конфликте США. И это в основном телезрители, которые просто повторяют тезисы кремлевских СМИ», — подчеркнул исследователь.
Тем не менее, исследователь считает, что в других странах Центральной Азии остается недоверие в отношении влияния США на регион.
«Особенно это касается деятельности по продвижению демократии.Однако я думаю, что они менее подозрительны, когда дело касается таких вещей, как сельскохозяйственная наука, образование, здравоохранение. Здесь наблюдается большой энтузиазм по поводу информационной деятельности США. Многие в регионе полностью прошли через эти программы, ориентированные на экспертные сообщества», — заявил в заключении исследователь.
